– Тихо! Успокоилась, я сказал!

– Отпусти, сволочь, – рыдая, выкрикиваю я, – не трогай меня!

– Аня! Успокойся!.. На меня смотри!..

– Да пошел ты!!!

– Прекрати истерику! Вспомни о ребенке!..

Я хватаю воздух ртом и обмякаю… Он сказал стоп – слово… Ребенок… Мне противопоказаны волнения.

– Отпусти, – сиплю на выдохе, – я успокоилась…

– Успокоилась?.. Тогда послушай меня… Я не изменяю тебе, ни с Аллой, ни с кем–то еще. Я понятия не имею, откуда там эта помада. Да, она терлась вчера весь день рядом и от нее пахло этими духами… так сильно, что провонял, наверное, не только я, но и все пацаны… – переводит дух и продолжает, – помню, что она поздравляла с новой сделкой… может, поцеловала в щеку… этого не помню… Как помада оказалась на футболке, я не знаю. Это все!

Матвей снимает с меня свои руки и отходит, а я молча иду в ванную, открываю дверь, чтобы зайти, и слышу:

– Не смей больше распускать руки… Ты не барыня, а я не холоп, которого можно безнаказанно хлестать по морде…

Скрываюсь в ванной, включаю воду и даю волю слезам. Стараюсь плакать тихо. Не хочу, чтобы он слышал.

Придет, начнет успокаивать. Не хочу этого… И видеть его тоже не хочу…

В прихожей хлопает входная дверь.

Ушел…

Можно не сдерживаться. Обхватываю себя руками, сотрясаясь в рыданиях.

Что с нами случилось?.. Куда все уходит?.. Почему мы становимся друг другу чужими? Еще никогда прежде я не чувствовала себя такой одинокой.

Матвей никогда еще так со мной не разговаривал. Да, возможно, перегнула палку, ударив его, но… холод в его взгляде и резкие слова задели меня куда больнее, чем помада Аллы на его одежде.

Немного успокоившись, умываю лицо холодной водой и ложусь в кровать. На душе пасмурно, я не знаю, куда он ушел и позвонить не могу, потому что его телефон лежит на полке в прихожей.

Маюсь, крутясь с боку на бок, пока не слышу, как открывается дверь.

Вернулся.

Облегченно выдыхаю в подушку и закрываю глаза, притворяясь спящей.

Он умывается, торопливо скидывает с себя одежду и ныряет под одеяло рядом со мной. Холодный, пахнущий дождем и наступающей осенью. Осторожно придвинувшись, обнимает меня со спины и прижимается холодными губами к виску.

– Прости, Ань… – шепчет на ухо, – я во всем виноват… ты права… я х@евый муж…

– Прости, что ударила…

– Заслужил… только, Аня, пожалуйста, что бы ни случилось, никогда не делай преждевременных выводов, не поговорив со мной…

– Хорошо…

– И не бросай меня…

– Не брошу…

– Пойми, все, что я делаю, это все для тебя и нашей Ритки… или Никитки…

Я закусываю нижнюю губу. На глаза снова наворачиваются слезы.

– Ты не против?.. – понижает он тон, – Никита хорошее имя и к отчеству подходит…

– Не против, – кручу отрицательно головой, – мне нравится…

– Я пи@дец, как люблю тебя, Принцесса…

– Матвей, я не хочу, чтобы Алла…

– Я поговорю с ней завтра, если узнаю, что она сделала это специально, уволю к чертовой матери.

Мы говорим еще долго. Обо всем. Он рассказывает, как дела в автосервисе, что Ден привел новую девушку, а Эля за это ему высверлила дрелью дыру в бензобаке его байка. И потом полдня сидела на дереве, боясь получить от него нагоняй.

Но, самое главное, что я услышала от Матвея, что окончательно успокоило и вернуло мне настроение, это то, что, начиная с понедельника, он пообещал возвращаться домой не позднее восьми и по воскресеньям не ходить на работу.

На следующее утро, проснувшись в постели одна, я вспоминаю, что не поговорила с ним о мамином приглашении.

Набираю его номер, но автоответчик говорит, что абонент не доступен.

Странно…

Кажется, это впервые с тех пор, как мы знакомы. Сломался телефон?.. Или забыл зарядить?.. Скорее всего… Приедет на работу, поставит на зарядку и сам перезвонит.

Собираю в сумку минимум вещей, документы с обменной картой беременной, которую я всегда ношу с собой витамины и лекарства. Перед выходом, немного поразмыслив, снимаю обручальное кольцо и оставляю его на полке в прихожей в коробке с мелочью. Я так и не рассказала родителям, что вышла замуж.

Расскажу сегодня, если будет подходящий момент.

Глава 20.

Первая, кого я вижу, приехав домой, это Наталья. Она выбегает навстречу, едва джип въезжает во двор.

– Анюта!

– Привет, – улыбаюсь я, попадая из машины прямиком в ее пышные объятия.

– Девочка… ну, наконец–то, приехала…

Я тону в ее ласке, затягиваюсь запахом еды, которой от нее всегда пахнет, и понимаю, как сильно скучала.

– Похудела–то как!.. Побледнела… Токсикоз, да?..

– Да…

Иду на маленькую ложь, не хочу ее волновать.

– Батюшки!.. – отступает на шаг, чтобы получше меня разглядеть, – где щечки?.. Где попа?..

– Родители дома?

– Дома – дома… Пойдем! Я булочки твои любимые испекла и груши купила…

В этот момент открывается дверь и на террасу выходит сначала мама, а следом за ней и папа.

– Доброе утро, – здороваюсь с ними, останавливаясь у ступеней.

– Здравствуй, дочка… – откликается отец.

Мама молча оглядывает меня с ног до головы и только после этого смотрит в глаза.

– Неважно выглядишь, Анна.

Тон ровный и беспристрастное лицо, но от меня не укрывается мелькнувшая во взгляде тревога.

Мы не виделись почти два месяца, с того самого дня, когда она с Сашей приезжала в автосервис Матвея. После этого общались только по телефону.

Неужели, я так сильно изменилась?.. Похудела, да… живота еще не видно, но талия уже расплылась. Лицо немного осунулось, и кожа стала бледнее, отчего под глазами проступили темные круги.

Почему они на меня смотрят с такой жалостью?! Все так плохо?..

– Пойдем в дом, дочка, – папа обходит маму, забирает мою сумку и, обняв за плечи, подталкивает вперед.

Иду по прихожей в сторону гостиной, жадно шаря глазами вокруг. Как же, оказывается, мне этого не хватало. Знакомых запахов, витающих в воздухе, самой атмосферы нашего молчаливого дома, равнодушных глаз предков, взирающих на меня со своих портретов.

К сожалению, многие вещи обретают для нас ценность, только тогда, когда мы их теряем.

– Как ты себя чувствуешь? – раздается за спиной, когда я останавливаюсь у камина, глядя на наш семейный портрет.

– Неплохо, – отвечаю машинально.

– Как протекает беременность? Ты встала на учет?

– Да, конечно…

– Где?

– В районной поликлинике, а что?..

Мама садится в кресло, а я устраиваюсь на диване напротив нее. Под ее пронизывающим взглядом я чувствую себя не в своей тарелке. Она разглядывает меня, как насекомое под микроскопом.

– Мне не нравится твой внешний вид. Ты выглядишь болезненной…

Я опускаю глаза на сцепленные в замок руки. Не говорить же ей, что мой нездоровый вид является следствием вчерашнего скандала и горьких слез.

– У меня плохой аппетит, – почти не вру.

– Я хочу, чтобы тебя осмотрела Самойлова.

– Не нужно…

– Не обсуждается! – тоном, не терпящим возражений, чеканит мама.

Самойлова Надежда Петровна, гинеколог – акушер, доктор медицинских наук, и по совместительству, очень хорошая мамина знакомая.

Мы с матерью наблюдаемся в ее клинике уже десять лет. И я всегда знала, что мои беременности будет вести именно она. Но в свете последних событий, я посчитала неуместным обратиться к ней за помощью.

Я киваю, давая свое молчаливое согласие и оправдывая себя тем, что это ради ребенка.

– Она же будет вести твою беременность. Сомневаюсь, что твой слесарь…

– Механик… – поправляю на автомате.

– Не важно… вряд ли он способен обеспечить подобающий медицинский уход и условия для вынашивания плода.

Плод. Это слово режет слух. Словно она не о родном внуке говорит, а о каком–то неодушевленном предмете.

– У них, может, и принято в полевых условиях рожать…

– Мама!

– Лара! – встревает отец, до этого молча стоявший за спинкой ее кресла, – перестань…